«У них другие семьи, другое поведение, другая история». Какая школа нужна современным детям?
В рамках проекта Republic Talk директор Лицея НИУ ВШЭ Дмитрий Фишбейн рассказал о том, какая школа нужна современным детям, и что в этом контексте реализуется в лицее Вышки. Полный текст выступления публикуется с разрешения редакции Republic.
Вначале я хотел рассказать только про то, как меняется образование, и был соблазн на этом и закончить выступление. Но поскольку я действующий директор школы, то было бы странно не рассказать, что в этом контексте пытаемся делать мы у себя в лицее Высшей школы экономики.
Попробую высказать ряд спорных тезисов, почему учебный процесс должен измениться и в каких направлениях.
«Наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над начальством и нисколько не уважает стариков. Наши нынешние дети стали тиранами; они не встают, когда в комнату входит пожилой человек, перечат своим родителям. Попросту говоря, они очень плохие».
Скажите, согласны ли вы с этим высказыванием? Только честно, не на публику, а в душе. Предположите, сколько педагогов согласны с тем, что сейчас дети явно хуже тех, что были раньше. Согласитесь, что одним из устойчивых мнений в педагогическом сообществе является то, что качество учащихся с каждым годом ухудшается. Сколько раз мы слышим от учителей: «Эх, вот мои выпускники 90-го года эту задачку решили бы в два счета, а нынешние…».
Теперь остановимся и подумаем: это ведь старая как мир история. «Вот когда деревья были большими… эх, были люди в наше время…». Не поверите, но приведенное выше высказывание принадлежит Сократу, жившему в 470–399 годах до нашей эры.
Теперь к тезисам.
Тезис №1. Они не плохие, а другие
Я уверен в том, что нынешние дети не хуже, они просто сильно отличаются от нас с вами.
1. У них другая семья
Вспомните традиционную семью XIX века, когда все жили вместе: бабушки и дедушки, родители, тети и дяди, дети и т.п. Мало того, ведь как было: в этой части деревни у нас все Исаевы, и все они наши родственники. Понятно, что и дети, и их воспитание было соответствующим. Всем ясно, что такой семьи уже нет.
В ХХ веке появляется другая семья. Я бы так сказал, наша с вами. Привычная для нас модель семьи, которая живет чаще всего отдельно от остальных родственников, которая имеет детей и многое делает для их образования и развития. Такую семью можно назвать детицентричной. Но посмотрите вокруг: такой семьи тоже уже нет.
Семьи наших учеников уже другие. Очень многие из них живут в неполных семьях или семьях, где у родителей это второй или третий брак. Это уже становится нормой. И мы слышим от детей: она мне сестра, но не совсем – у нее другие папа и мама. Кроме того, что очень важно: семья становится взрослоцентричной. Папа с мамой, которые приходят с работы в 9 часов вечера, дети, которых отправляют летом на юг с няней, и т.п. Семьи, где папа живет за границей и периодически появляется. И т.д., и т.п. Понятно, что и дети в такой семье становятся другими.
2. У них другой опыт
Приведу замечательную историю от Анатолия Георгиевича Каспржака, научного руководителя Центра лидерства в образовании Института образования НИУ ВШЭ про его трехлетнюю внучку, которая, стоя перед большим плоским телевизором и видя на нем картинку, пытается, как на устройствах Apple, раздвинуть ее руками. Ведь это уже совсем другой ребенок.
Задумаемся, что реально принес с собой интернет. Вспомните, когда мы с вами в детстве шли гулять на улицу, наши родители очень хорошо себе представляли, с кем мы там можем встретиться. Мало того, зачастую они знали родителей наших детских друзей и недругов. Сейчас, когда мой сын тусуется во «ВКонтакте», я прекрасно понимаю, что никакого представления о том, с кем он общается и что обсуждает, у меня нет. И какой положительный и отрицательный опыт он там получает, тоже. Другой опыт, согласитесь!
3. У них другое поведение
По результатам исследований, до 11% российских школьников сейчас имеют синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Но что важно. Совершенно согласен с Евгением Александровичем Ямбургом, который сказал: «Вы можете на него кричать, ставить его в угол, но он внимание не держит, при этом интеллект у такого ребенка чаще всего в норме». Понимаете, с головой-то у них все в порядке, а вот поведение совсем другое.
4. У них другая история
Я родом из Ульяновска, там прожил большую часть жизни, учился в школе и работал там. Когда сейчас, выступая перед взрослой аудиторией, я говорю об этом и произношу слово «Ульяновск». вижу, что все в курсе. Для нас с вами имя Ленина и все, что с этим связано, является общим контекстом. Когда же я общаюсь с учениками и говорю «Ульяновск», у очень многих из них не возникает ровным счетом ничего. Зато, когда упоминаешь белые ленточки, все кивают, давая понять, что этот контекст им понятен. У них другая история.
Тезис №2. Другим детям нужна другая школа
Есть четкое ощущение, что в силу принципиально других качественных характеристик учащихся необходимо двигаться в сторону серьезного изменения школы, где они учатся. Школа должна стать не хуже или не лучше той, что была, ей необходимо стать другой. Ниже попробую наметить направления движения.
1. Outdoor Clasroom (школа без стен)
Одна из значительных тенденций современного зарубежного образования – вынос урока за стены классной комнаты. Эти гиперактивные дети не могут учиться, сидя друг за другом в затылок. Необходимо переосмыслить урок, превратив его в экскурсию нового типа, придав ей характер игры, квеста, приключения.
И такие примеры в нашем образовании уже появляются: например, проект «Гений места», в рамках которого дети выезжают в определенное место и изучают его историю, географию, биологию, экономику, выкладывая материалы в сеть и совместно решая задачи.
2. Школа реальной деятельности
Уже банальна мысль, что обучения без деятельности не бывает. Но давайте задумаемся, какую деятельность мы предлагаем сейчас в школе. Мне кажется, что большинство учебных ситуаций у нас создаются искусственно. Но искусственно создаваемые учебные ситуации неэффективны, должна быть реальная деятельность с понятным результатом.
Пример. В одной из школ дети сами создают программы школьного радио. Ничего нового вроде бы. В чем отличие: радиопрограмма, которую сегодня ученики сделали на уроке, вечером пойдет в реальный эфир. Да, пока в интернете, но главное: я как родитель могу вечером послушать то, что сделал мой ребенок. И учащиеся понимают, что это не искусственно создаваемая ситуация обучения записи звука, а другое. Тогда сразу возникают вопросы, а кто будет слушать эту программу, а как в связи с этим лучше выстроить программу и т.п.
3. Школа культурных образцов
Думаю, что, если любого из вас разбудить ночью и спросить, как надо солить капусту, можно будет получить исчерпывающий ответ на этот вопрос. Не задумывались, откуда вы это помните, хотя специально не ставили себе задачу это изучить? Из детства, я полагаю. Мне вспоминается, как в детстве мы с сестрой вместе с родителями солили на зиму капусту. Это был целый процесс нарезки капусты и моркови, перемешивания и перетирания, укладки в трехлитровые банки с обязательным уминанием содержимого. Что важно: это был совместный процесс с разговорами и воспоминаниями о том, как это же делали бабушки и дедушки.
На самом деле это и было обучение, мало того, еще и передача культурного образца. Передавался образец совместной деятельности. Но задавался этот образец не нашим традиционным путем: «Открываем тетради, тема “Засолка капусты”, пункт №1 и т.п.».
По-моему, одна из важнейших целей школы и учителя – быть мерилом культуры и способом ее передачи и роста.
4. Школа другого наказания
Видов наказания на Руси было великое множество: сажание на кол, битье батогами и кнутами, вырывание ноздрей, закапывание в яму и другие ужасные вещи. К сожалению, мы до сих пор не изменили наше понимание наказания. По-моему, этих других детей и наказывать надо по-другому, так как, вы же видите, прежние способы («Вызову родителей в школу…», «Запишу в дневник…» и т.д.) перестают работать.
Как? – спросите вы. Не знаю, если честно, но, может быть, как-то совсем по-другому. Вот, например, в южноафриканском племени бабемба когда кто-то ведет себя безответственно или несправедливо, все племя от мала до велика бросает свои дела и окружает провинившегося. И каждый член племени по очереди говорит о хороших вещах, которые сделал человек в центре круга за свою жизнь, во всех красках и деталях. Так может продолжаться несколько дней. По окончании круг размыкается и племя принимает назад в свои объятия обновленного человека.
Фото: Александр Уткин для Republic
* * *
Теперь про то, как мы реализуем это у себя.
Некоторое время назад начался процесс создания так называемых школ-предуниверсариев. Они создаются при вузах как их структурные подразделения. Наш лицей Высшей школы экономики как раз один из первых предуниверсариев в Москве.
Наверное, удивлю вас, если скажу, что не совсем понятно, зачем «Вышке» нужен лицей – у университета совсем нет проблем с абитуриентами: количество желающих поступить в Высшую школу экономики растет с каждым годом, а количество баллов, которое нужно набрать для поступления на бюджет, стремится к максимуму (270–290 за три экзамена).
Но если мы посмотрим на отсев после первого курса «Вышки» (и не только «Вышки», но и других ведущих вузов), мы увидим цифру от 15% до 35%. Возникает вопрос: что произошло с этой замечательной голубоглазой девушкой, которая три года готовилась поступить на экономический факультет «Вышки», сдала под 100 баллов ЕГЭ и через два месяца признается, что не может здесь учиться?
Гипотеза такая: в большинстве российских школ образовательная среда отличается очень высоким уровнем контроля над учащимися: много инструкций, отслеживания и напоминания, пришел в школу – родителям отправлена эсэмэска, в электронном дневнике двойка – родители знают об этом еще до того, как ребенок вернулся домой. И потом после этой зарегулированной среды ребенок приходит, например, в «Вышку», где он должен сам набрать себе образовательные кредиты, сам следить за дедлайнами, если он не разберется в непростой информационной системе «Вышки», то даже не поймет, в каком здании у него занятие. У студента первого курса любого большого вуза полное ощущение, что он вообще никому не нужен. И вот этот разрыв между той средой, которая была в школе, и той, которая в вузе, делает детей неуспешными. У части детей сразу сносит крышу от непривычной для них свободы, и они пускаются во все тяжкие, а часть просто становится неуспешными – они не привыкли и не могут так учиться.
Поэтому запрос к нам от университета в том, чтобы по окончании 11-го класса уровень самостоятельности и ответственности учащихся был выше. Дело не только в ЕГЭ и не столько в ЕГЭ – ученик должен выйти из школы более самостоятельным человеком, способным быть успешным в условиях неопределенности и свободы выбора. Именно для этого и нужен наш лицей.
Идея выбора основная в лицее. Когда дети поступают к нам, они выбирают для себя два приоритетных направления обучения. После поступления самостоятельно выбирают учебный план. У детей есть ограничение по минимуму (сколько можно взять предметов) и по максимуму. Ребенок сам выбирает себе необходимое количество часов. Классическая история: обычно все выбирают себе слишком много предметов, потом постепенно начинают «сходить с ума». Но это нормально – мы считаем, что ребенок должен сам попробовать, понять, что сделал что-то неправильно, осознать последствия выбора.
Важно ведь понимать, что шансов на то, что ученик выберет все правильно, практически нет – у него слишком мало оснований для совершения правильного выбора. И чрезвычайно важным для нас является предоставление возможности перевыбора. В лицее каждый учащийся может перевыбрать направление обучения, предметы и уровень их изучения – для этого в лицее есть так называемые юрьевы дни. Их четыре за два года – и каждый раз можно все поменять. Я изучал математику на профильном уровне, понял, что не тяну, – перехожу на базовый уровень. Я учил психологию, понял, что это не про меня, и решил отказаться от нее. Но что важно: в юрьевы дни никто ни за кем не бегает, никто никого не ловит за рукав. У лицеиста есть памятка, пользуясь которой он сам должен совершить необходимые действия для изменения своего учебного плана.
Дальше возникает проблема академической разницы: ребенок выбрал новый предмет, и нужно наверстывать то, что другие ученики изучали уже два месяца. И если у ученика в конце учебного периода выходит по новому предмету двойка, то мы не принимаем во внимание то, что учащийся менял учебный план. Мы говорим лицеисту: «Ты же сам это выбрал, сам менял предметы». В этот момент возникают ситуации напряжения, слез, и это правильно: ученики начинают понимать, что выбор: а) сложен и б) за него нужно нести ответственность. Бывает и так, что кто-то не успевает поменять план в течение юрьевых дней, они иногда доходят и до меня с просьбами разрешить что-то поменять: «Ведь всего на один день опоздал». Но я говорю: «Нет, вы же не успели. Именно так бывает и в жизни».
Вторая важная вещь про образование в нашем лицее: кроме учебы как таковой по выбранным детьми предметам, еще есть большое количество занятий со свободным посещением – факультативов. У нас их больше пятидесяти. Их три типа. Первый – достаточно утилитарный: например, подготовка к олимпиадам. Второй – культурно-развлекательный: хоры, КВН, «Что? Где? Когда?». И третий очень важный – между собой мы их называем «факультеты ненужных вещей». Это, например, норвежский язык. Казалось бы, ну зачем мне в 10–11-м классе норвежский язык? Но я хочу попробовать. То, что сейчас кажется совершенно ненужным знанием, может сыграть очень большую роль на следующем этапе жизни. Поэтому затачивать образование в 10–11-м классе только на результат ЕГЭ нельзя, необходима именно разносторонняя учебная и внеучебная деятельность.
Ни одно детское мероприятие у нас не делается, если лицеисты его не сделают сами.Новый год. Они говорят: «Дмитрий Ефимович, у нас будет квест, концерт и дискотека». Я говорю: «Отлично. Пишите программу». Они ее разрабатывают, договариваются со взрослыми, считают бюджет и потом защищают на нашей встрече. Это означает, что они вынуждены объединяться в малые группы, координировать свои действия.
С нашей точки зрения, вряд ли один день открытых дверей на факультете в вузе скажет о том, что там есть в реальности. Детям надо туда попасть физически. Поэтому один день в неделю все наши лицеисты учатся на профильном факультетеВысшей школы экономики. Там к ним относятся как к студентам, там «суровые» профессора, и это тоже жизнь, к которой нужно примериться.
У нас есть отдельный предмет – теория познания. Он позаимствован из международной системы бакалавриата. В голове у детей, да и у нас с вами предметы чаще всего отделены друг от друга: физика – это физика, химия – это химия, а биология – это биология. То, что это вообще-то единое естественно-научное знание, мы забываем. Поэтому задача предмета – постараться помочь учащимся сложить в голове научную картину мира: понять принципы научного знания, взаимосвязи и отношения. Это первая задача. А вторая задача предмета – в процессе учебной деятельности привить навыки критического мышления.
В завершение приведу пример моего старшего сына, который учился в первом наборе лицея, когда я там не был директором. Он пришел с глубокой убежденностью, что он великий экономист. За первое полугодие он имел средний балл по профильной математике 2,2; мучился, умирал, решая задачи ночами. Я ему предложил сменить учебный план. Он сказал: «Нет, я же смогу, я гордый». Помирал до конца 10-го класса, который окончил с подобным же результатом, да еще и с явной усталостью от экономики. Благо есть лето – съездил в летние школы, походил по факультетам и сказал: «Все, я пас, ухожу в гуманитарную сферу». И нацелился на только что открывшееся в «Вышке» направление медиакоммуникаций. Специфика этой образовательной программы в том, что при поступлении присутствует творческий конкурс: нужно выбрать любой медиапродукт, дома подготовиться к рецензии на него и пройти собеседование.
Он выбрал какой-то сайт, начал готовиться. Я попросил его мне показать – в конце концов, я бывший учитель русского языка, давно работаю в «Вышке». Когда я увидел черновик, то пришел в ужас: совершенно невозможный, по-моему, стиль, и вообще не про то, что надо. Но он уперся, сказал, что все сделал правильно и не будет ничего менять. Для меня как родителя это очень важный итог обучения в лицее: если ребенок за два последних класса школы понял, «про что он»– самоопределился и обрел такую внутреннюю уверенность, что готов был отстаивать свою позицию в разговоре со старшими, сопротивляться даже в критические моменты, то, по-моему, это правильный результат.
Вопросы
– Мой ребенок (он пока в начальных классах) пришел в хорошую школу, но потом запустили процесс объединения, и школа – преподаватели и дети – превратилась из хорошей в среднюю. Нужно ли искать другую школу?
– Я, честно говоря, немного боюсь родителей. Высокие ожидания родителей относительно уровня образования детей и их будущей карьеры – это очень опасно. Помните, что нужно идти не от ваших ожиданий, а от того, что хочет ребенок. Если ему хорошо и он счастлив в этой конкретной школе, то это здорово. Если нет – только тогда нужно искать варианты. Что касается выбора школ, то в начальной школе я бы очень не рекомендовал искать что-то удаленное от места жительства. Ближе к старшей школе уже можно двигаться, в этом возрасте уже хорошо, что ребенок начинает сам ездить на метро и т.д.
Почему я сказал, что боюсь родителей? Иногда они очень требовательны – нанимают трех дополнительных репетиторов, хотя у ребенка и так все отлично, или считают, что могут решать за детей, кем они должны стать. Ведь вполне может так случиться, что и у родителей с высшим образованием дети могут не пойти в вуз, а найти свое счастье где-то еще, стать успешными в какой-то другой сфере, не требующей шести лет дополнительного образования в университете. Почему нет?
– Поступают ли к вам дети из обычных школ и как они у вас себя чувствуют?
– Меня радует, что в 60% случаев решение поступить в лицей исходит от самих детей – они что-то прочитали во «ВКонтакте» и решили действовать. У нас достаточно много детей из совершенно обычных школ.
Но у нас очень непросто учиться. За первое полугодие 10-го класса у нас обычно уходит около 50 человек. С каждым я беседую, и там складывается две картины. Первая скорее радует. Приходит девочка и говорит: «Я все-таки про медицину. Мне нужны химия, биология, а лицей скорее про другое». Хорошо – значит, что-то она осознала самостоятельно. К сожалению, большая часть из тех, кто уходит, имеют другую причину. Например, приходят и говорят: «Я ухожу, так как у вас уроков нет». – «Ну как же, – отвечаю я, – есть расписание, учебный план». – «Но я как привыкла? Есть тетрадь, есть три цвета ручки, мне сказали, что записать, что делать дома; а у вас я иногда ухожу с урока, вообще ничего не записав». Они привыкли к тому, что преподаватель «вещает», не могут по-другому. Уходят дети, которые не могут приблизиться к вузовской модели, когда многое зависит от тебя самого. Так что проблема не в том, из какой школы пришел к нам ученик, а от того, насколько он хочет заниматься по такой системе, насколько его от этого процесса и от открывающихся возможностей «колбасит».
Источник: https://republic.ru/posts/85969